Анонімні Алкоголіки Полтавського регіону С особенным трепетом Бетти вспоминает, как она ассистировала
доктору Бобу при пункции поясницы, и затем уронила
взятую пробу. Вместо того, чтобы доложить о ней, он
только сказал: «Что же, нам теперь придется взять еще раз». И
когда ее руководительница потребовала объяснить, почему им
необходимо было повторить всю сложную и трудоемкую процедуру
заново, доктор Боб ответил, что «он уронил эту чертову пробу» до того, как Бетти успела признаться, и спас ее от сурового
выговора.
«Я не знаю, поверила ли руководительница этому, но она
ведь не могла сказать ему, что он лжет, — рассказывает Бетти.
— Я просто… в общем, я готова была целовать землю, по
которой ходил этот человек».
Бетти также вспоминает, что доктор Боб мог быть резким.
«Однажды, в воскресенье, во второй половине дня меня вызвали
на операцию. Там были только доктор Боб, интерн, пациент
под анестезией и я. Доктор Боб был неразговорчив, и мы
тоже молчали.
Пациент лежал на животе. Доктор Боб, который был ректальным
хирургом, считал, что им в данном случае не было необходимости
что-то особенно подготавливать.
Интерн, а он был довольно застенчивым молодым человеком,
бо’льшую часть времени витавшим в облаках, как бы облокотившись
на пациента, удалял волосы с ректальной области
с помощью гемостата. Это выглядело, словно он ощипывал
лепестки у ромашки — “любит, не любит”.
Я никогда не забуду, как доктор Боб сказал: “Э-э, доктор?”
— И практикант спросил: “Что, доктор Р. Х.?” Тогда доктор
Боб сказал: “Как бы тебе понравилось, черт возьми, если
бы кто-нибудь так выдирал волосы из твоей задницы?”
Да, он бывал резким. Но в этом человеке не было ничего
подлого или фальшивого. Я знала это задолго до близкого знакомства
с ним. Он был просто хорошим человеком».
Лили, регистрационная медсестра доктора Боба, была в той
же мере ему предана. Об этом говорит Сью и вспоминает комментарий
своей матери, что Лили «его высоко ценила, но жаловалась,
что ей было очень трудно выпытать у него, кто из
пациентов ему не заплатил. Он не любил посылать счета, и было
много людей, с которых он вообще не брал денег».
«Это правда, — соглашается Смитти. — Он делал больше
благотворительной работы, чем работы для своих обычных
пациентов. Я помню, как он говорил: “Что ж, у меня было
три операции сегодня утром — две для Всевышнего, а одна
для Роберта Холбрука”. И не только это. Люди приходили к
нему в офис в отчаянной нужде, и он буквально отдавал им последние гроши. У него могло быть всего 50 центов, но он
их отдавал».