Анонімні Алкоголіки Полтавського регіону Когда я впервые пришёл сюда, был у нас тут парень, которого мы все называли Тренером. Его звали Пол. Кое-кто из вас здесь достаточно давно, чтобы помнить его. У него было два словарных запаса. Один был из-под моста (я считал себя знатаком, но он умудрялся затмить меня) и другой был из высших слоёв. Он знал книгу АА наизусть. Он мог цитировать Третью или Пятую Главу полностью, не заглядывая в книгу. Но нам пришлось наблюдать, как Пол умер. Мы видели его смерть. Он подошёл ко мне однажды на собрании в Беверли Хиллз, незадолго до того, как он нас покинул, припав к моей груди плакал, как ребёнок: «Чак, посмотри на себя и посмотри на меня. Представляешь, я собирался выгнать тебя, когда ты приходил ко мне». Он умер, потому что забыл, что эти вещи надо делать. Он знал их, но не делал. Мы можем образом жизни привести себя к правильному мышлению, но мы не способны мышлением привести себя к правильному образу жизни.
Я люблю вас. И это не моего ума дело, что вы думаете обо мне. Это не моего ума дело. Моего ума дело это то, что я думаю о вас, а я вас люблю. Если вы меня тоже любите – это плюс. И получается, что вы мне можете только прибавить к моей жизни, но не отнять от неё. Вы слышите меня? Это одно из лучшего, что вам доведётся услышать. Вы мне можете только прибавить к моей жизни, но не отнять от неё, потому что я с вами не обмениваюсь – я люблю вас и всё. Во-первых, потому, что вы забулдыги. Во-вторых, потому что я знаю, кто вы, независимо то того, знаете вы это сами или нет. Вы дети Господни, каждый из вас, и этого достаточно, чтобы я вас любил.
И я хочу ещё кое-что вам подбросить. Многие из вас знают, что я делаю в Анонимных Алкоголиках, и я делаю это уже двадцать девять лет – как, например, у меня бывает по восемь спикерских подряд. Я делаю это не потому, что хочу послушать свой голос, я его уже слышал. И я делаю это не потому, что мне нужны ваши аплодисменты, я их уже получил. Я здесь только для того, чтобы поделиться собой с любым из вас, кому нужен любящий я. Это единственное, для чего я здесь, и единственное, почему я делаю то, что я делаю. Если бы я думал о том, как спасти ваши души, то меня бы здесь не было, потому что если кто-то из вас потерял свою душу, то у меня нет ни малейшего представления о том, где её искать. Ни малейшего. И я здесь уж точно не для того, чтобы сделать из вас христиан, потому что так как я понимаю, или не понимаю, христианство, я и сам вполне возможно не христианин (прошу священников обратить на это внимание!)
У меня никогда не было спонсора. Никогда. Когда я пришёл сюда, я ничего не знал о спонсорах, а когда узнал, то решил, что мне не полагается столько внимания ни от кого. Я долгое время не задавал никаких вопросов. Я подслушивал. Когда я пришёл в себя настолько, что мог удержать в руках чашку кофе, я брал кофе, находил кого-нибудь, кто умел хорошо говорить об АА, пристраивался за спиной этого человека и начинал подслушивать его разговоры. Я стал офигительным подслушивателем. Если меня ловили на этом деле, я отходил и пристраивался к кому-нибудь другому, а если меня ловили и приглашали принять участие, я терялся. Я не мог в это поверить и, как правило, уходил на улицу, садился под деревом и плакал, как дитя. Позже, когда я бы уже мог начать работать со спонсором, у меня их оказалось несколько сотен. Все, кого я вижу в АА, являются моими спонсорами. Те, кто участвуют в программе, и те кто в ней не участвуют, все они мои спонсоры. Я считаю, что каждый человек является моим учителем потому, что одни учат меня, что следует делать, а другие, что не следует делать. И для меня тот, кто учит, что не следует делать, не менее важен, чем тот кто учит, что нужно делать.
Я рассказывал многим из вас, что за последний год мне пришлось пережить смерть двух людей, одного из которых я знал двадцать пять лет, а другую двадцать восемь. И оба они наложили на себя руки. Одному из них было всего сорок пять лет, и он был трезвым двадцать пять из них; а я был причастен к тому, что он пришёл сюда. Но его «я» встало между ним и Богом. Это погубило его. А для другой что-то стало важнее Бога, и она погибла. Двадцать восемь лет. Именно поэтому те, кто учат нас, что не следует делать, не менее важны, чем те, кто учат нас, что нам надо делать.
Почему же закон и любовь освобождают от необходимости Бога, который судит? Вполне возможно, господа, что единственными оковами в этой жизни является абсолютная свобода в законе. Например, нет закона Божьего или человеческого, в котором сказано, что я не могу пить виски. Вы не найдёте такого закона. И по милости Божьей, и благодаря АА, у меня сейчас достаточно денег в кармане (только не говорите об этом никому!), чтобы поить всех нас довольно долго. Мне даже в банк не надо будет заходить. Так почему же я сейчас не пью виски? Священник скажет : «Тебе не следует», а я скажу: «О чём ты говоришь, сынок». Я понятия не имею, что значит «тебе не следует». Кто сказал, что мне «не следует»? Но зато я знаю, что значит «я не могу себе этого позволить». И я не могу себе этого позволить. Когда я пью виски, оно забирает у меня всё, за что я люблю себя, вас и жизнь. Вот почему я не могу себе это позволить, и я не пью. Нет закона Божьего или человеческого, в котором говорится, что я не могу ненавидеть вас. Я могу ненавидеть всех вас до чёртиков, если пожелаю. Нет закона, который утверждает обратное. Так почему же я этого не делаю? И снова священник скажет: «Тебе не следует». И снова я скажу: «Я понятия не имею, о чём ты говоришь». Но я точно знаю, что не могу себе этого позволить, потому что то, что я вкладываю, я получаю обратно, а я уже поимел достаточно этой дряни. Я больше не хочу, поэтому я больше так не делаю.
Нет и закона, в котором сказано, что я не могу судить вас. Я могу судить вас весь день подряд, если захочу, и я один из тех, кто умеет это делать! Много лет подряд я разбирал по косточкам всех тех, кого я знал и тех, кто просто проходили мимо! Так почему же я не делаю этого теперь? Да потому, что я не могу себе этого позволить. Плотник сказал мне, что со мной произойдёт, если я буду это делать, но он не сказал мне не делать этого. Он сказал: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вас будут мерить». Вот что произойдёт со мной, если я буду судить, но Он не сказал, что я не могу судить. Если я согласен платить такой ценой, то я могу это делать. Но я не согласен, поэтому не делаю. Ни один закон не говорит, что я не могу держать на вас злобу. Почему не держу? Не могу себе позволить. Зависть. Не могу себе позволить, потому что, если я это посею, то я это и пожну. Так что единственными оковами в этой жизни является абсолютная свобода в законе. Вы можете делать всё, на что способно ваше воображение, если вы согласны на неизбежные последствия ваших мыслей и дел. Я не согласен, и я не делаю этого.