Анонімні Алкоголіки Полтавського регіону Доктор Боб обладал потрясающей силой воли и огромной
физической выносливостью, по мнению Смитти, который рассказал,
что за исключением последствий пьянства, он не болел
ни одного дня в своей жизни, вплоть до его последней болезни.
«Я помню, когда ему было 56 лет, он сыграл шесть сетов в теннис
со мной и моей сестрой. Это совершенно измотало нас обоих.
У него было больше энергии в этом возрасте, чем у кого бы
то ни было, кого я знал».
«Он не любил праздность, — рассказывает Сью, — и всегда
был быстрым в движениях. Мы часто устраивали долгие прогулки
пешком в лес — папа, мой брат, я и собака. Там мы замечательно
проводили время. Еше он любил прокатиться с нами
на своей машине по незнакомой проселочной дороге, чтобы
посмотреть, куда она приведет».
Их воспоминания о матери также показывают глубокую
привязанность. «Она была тихой и скромной — леди в самом
лучшем смысле этого слова, — вспоминает Смитти в переписке
с Биллом Уилсоном. — Она была умереннного телосложения,
и все время старалась похудеть. У нее было потрясающее
чувство юмора и мелодичный смех. Мы все часто разыгрывали
ее, потому что она на это очень хорошо реагировала».
Одну шутку над матерью, о которой она так и не догадалась,
они придумали после того, как она начала курить —
в 56 лет! Сью и Смитти не только воровали у нее сигареты,
но также тушили окурки, поскольку все, что Анна обычно
делала — это несколько раз вдыхала дым, и клала сигарету,
прежде чем зажечь новую. «Если она когда-нибудь и затягивалась
глубоко, то только по ошибке», — рассказывала Сью,
которая чувствовала, что курение одной сигареты за другой
было признаком напряжения, вызванного алкоголизмом
Доктора Боба. «У нее просто внутри все горело. Да и как тут
не гореть».
Была середина Великой Депрессии, и Анна купила машинку
для скручивания сигарет. «Мы решили, что это ниже нашего
достоинства, — рассказывает Смитти. — Мы вызвались свернуть
для нее несколько сигарет, и смешали табак с карандашной
стружкой. Когда она зажгла одну из них, сигарета вспыхнула, и ей пришлось ее задуть. То же самое произошло со следующей.
В конце концов она сказала: “Знаете, эти сигареты не так
хороши на вкус, как из пачки”».
Смитти также помнит, как мама ругала его, когда обнаружила,
что он начал курить. «А как насчет тебя? — ответил он. —
Ты же куришь».
«Не говори мне ничего о том, что я курю, — ответила
Анна. — Если ты подождешь до 50 лет, прежде чем начнешь
курить, я тебе тоже ничего не скажу».
Доктор Боб тоже курил, но обычно говорил: «Я? Я не курю.
Анна единственный курильщик в нашей семье».
«Маму было легко удивить. Ее скромность и наивность
были источником постоянного восхищения отца, который
любил приносить домой необычные вещи и наблюдать за ее
реакцией», — рассказывает Смитти.
«После продолжительного общения с пьяницами ничто
уже не могло ее удивить или шокировать», — говорит он, по
мере того, как воспоминания уходят вперед, к годам АА. «Несмотря
на то, что их поступки могли противоречить ее собственному
воспитанию, мама была исключительно терпимой.
Она не критиковала. Она всегда искала оправдания их действиям.
Она никогда не давала поспешных советов, а приберегала
их до того времени, когда у нее находилась возможность помолиться
и подумать о проблеме, — говорит Смитти. — В результате,
папа очень высоко ценил ее заботливые и бескорыстные
советы.