И действительно, его карьера даже росла в эти годы. Уже
будучи врачом общей практики, доктор Боб заинтересовался
хирургией. После дополнительного обучения в клинике
Майо, в Рочестере, штат Миннесота и в Медицинской Школе
Джефферсон, в Филадельфии, в 1929 году он начал специализироваться
как проктолог и ректальный хирург. Он был
также хирургом экстренной помощи, которого в течение
многих лет вызывали из Акрона железнодорожные службы
Балтимора и Огайо — например, если кто-нибудь заболел
или случалась авария в районе, он был первым, к кому обращались
за помощью. Это давало ему некий дополнительный
доход и бесплатный проезд по железной дороге.
Но по мере того, как шли годы пьянства, усилия, необходимые
для выполнения работы и сохранения внешней респектабельности,
становились все более и более изнурительными.
Обычно он оставался трезвым, но «основательно успокоенным»,
с утра до четырех часов, а затем шел домой. Этим способом он надеялся сохранить свое пьянство в тайне, чтобы
оно не стало всеобщим достоянием или поводом для сплетен
в госпитале.
И все же, постепенно видимость улетучивалась. Доктор
Боб мог думать, что никто ни о чем не догадывается, но существуют
веские доказательства тому, что кое-кто знал о его проблеме
с алкоголем. Например, в начале своего выздоровления,
когда он объявил медицинской сестре в Городском госпитале,
что у него есть «средство» от алкоголизма, ее первым комментарием
было: «Что же, доктор, я полагаю, Вы его уже испробовали
на себе?»
Анна С., АА-евка, знавшая доктора Боба еще до того, как
впервые выпила, вспоминает, как он спускался вниз на ланч в
здании Второго Национального Банка, и заказывал сельтерскую,
томатный сок и аспирин. «Я никогда не видела, чтобы он
что-нибудь ел. Однажды я спросила Билла, владельца ресторана,
что с ним не так. “У него болезнь Паркинсона?” — “Нет, у
него вечное похмелье”, — ответил Билл».